Казахстан больше 30 лет шел к необходимости заботы о ментальном здоровье граждан. За это время в стране сформировался стихийный рынок психотерапии. Теперь государство хочет его отрегулировать, но, похоже, не совсем понимает, с чем имеет дело.

Краткий пересказ текста от Tengri AI Этот текст сгенерирован ИИ

• Опыт казахстанки Амиры иллюстрирует проблемы с поиском квалифицированных психотерапевтов – это личная история как пример проблем в сфере сегодня.
• Психолог Альмира Токмагамбетова отмечает, что среди людей есть путаница в понимании различий между психологами, психотерапевтами и психиатрами.
• Материал-исследование изучает, как отношение к психологической помощи менялось с советского времени до наших дней.
• В советское время существовала карательная медицина, и люди боялись жаловаться на психологические проблемы.
• С 1990-х годов отношение к психологии в Казахстане стало более открытым, открылись соответствующие факультеты в вузах, но оставались проблемы с доступом к квалифицированной помощи. К тому же люди были озабочены тем, чтобы выжить.
• В 2000-х и 2010-х интерес к психологии резко вырос, стали появляться частные кабинеты, группы поддержки, статьи в медиа на эту тему, но рынок все еще оставался довольно стихийным.
• Не так давно власти заявили, что обеспокоены деятельностью псевдоспециалистов на рынке психотерапии.
• В 2024 году обсуждается законопроект, регулирующий работу психологов и психотерапевтов в стране.
• Но у самих специалистов есть сомнения на счет того, что регулирование пойдет сфере на пользу. По крайней мере, они хотят, чтобы их видение также учитывалось.

Казахстан больше 30 лет шел к необходимости заботы о ментальном здоровье граждан. За это время в стране сформировался стихийный рынок психотерапии. Теперь государство хочет его отрегулировать, но, похоже, не совсем понимает, с чем имеет дело.

Tengrinews.kz публикует материал-исследование о ситуации с психологической помощью в Казахстане начиная с советских времен и заканчивая нынешним днем.

Психологи – обычные люди?

Три года назад у 18-летней казахстанки Амиры (полные данные не раскрываются по просьбе героини – прим. редакции) началась черная полоса в жизни. Ее родители развелись, дядя умер, в отношениях девушка не ощущала ни чувства любви, ни какой-то опоры. И все это вдали от дома, поскольку тогда Амира училась по обмену в Литве. Друзья советовали “просто отвлечься”, к близким за поддержкой по понятным причинам было обратиться сложно. Стремясь заглушить свою боль просмотром ленты в соцсетях, Амира все чаще стала там замечать посты знакомых, а также инфлюенсеров, делящихся опытом психотерапии. В сетях пользователи наперебой хвалили специалистов, писали о приливах “осознанности” и “внутренней трансформации”, к которым они пришли. И Амира тоже решила попробовать.

“Я думала, что они мне помогут, – вспоминает девушка. – Мне было очень тяжело, и я поняла, что нужен кто-то, кто действительно знает, что делать”.

Первый специалист из Казахстана, к которому Амира обратилась онлайн по рекомендации мамы, сосредоточился на методике “Из своего опыта говорю…”, а также пытался лечить девушку сеансами гипноза – по мнению Амиры, достаточно бесполезными. Второй специалист был уже из Европы, но он сосредоточился лишь на том, что девушка чувствует или ощущала во время произошедшего, однако так и не углубился в суть ее запроса. А третий, широко известный в соцсетях (тоже из Казахстана), вместо лечения предложил прислать фотографии людей, о которых шла речь в рассказе Амиры, “чтобы лучше представить ситуацию”.

С каждым из специалистов девушка провела по два-три сеанса, обвиняя в каждой неудаче себя, мол, это в ней что-то не так. Но в конце концов после большого количества потраченных денег и всех безуспешных попыток найти подходящего психотерапевта Амира решила, что “психологи – обычные люди, как и все, и не факт, что они действительно могут помочь”.

История Амиры типична и укладывается в контекст изменений в отношении к своему ментальному здоровью в Казахстане. С одной стороны, интерес к теме растет очень сильно. Государственная статистика по количеству людей, занимающихся своим ментальным здоровьем, в стране не ведется, но, по наблюдениям специалистов, с которыми поговорили авторы материала, поток клиентов у казахстанских психотерапевтов стабильно увеличивается. С другой стороны, желание получить помощь сталкивается с невозможностью найти подходящего и, главное, квалифицированного специалиста в условиях хаотичного рынка психотерапевтических услуг.

По словам психолога Альмиры Токмагамбетовой, большинство людей до сих пор не понимает, чем отличается психолог от психиатра, а психотерапевт – от коуча. Это тоже влияет на то, что терапия в Казахстане зачастую превращается в смесь из эзотерических сеансов и лайф-коучинга.

“Ко мне приходят люди после “специалистов”, которые не имели ни образования, ни лицензии, – жалуется клинический психолог Анна Поздеева. – Уже появилось понятие ретравматизации: к психотерапевту пришел человек и так травмированный, а тот его травмировал еще сильнее”.

И теперь к этому хаотичному рынку добавляется еще один игрок – государство, решившее навести порядок в сфере психотерапии.

Глоссарий

Перед началом чтения запомните, кто есть кто, чтобы не путаться

Психолог – специалист с высшим образованием в области психологии. Работает с повседневными трудностями, чаще всего в поддерживающей роли (например, школьный или студенческий психолог). Не лечит заболевания, не ставит диагнозы.

Психотерапевт – тоже психолог, но прошедший дополнительное профильное обучение. Работает с клиентами с пограничными состояниями и может использовать клинические методы.

Психиатр – врач, занимающийся диагностикой и лечением психических расстройств. Работает с пациентами, может назначать лекарства.

Ментальное (или психическое) здоровье – это не просто отсутствие психических расстройств. Это психологическое благополучие человека, которое дает ему ресурсы справляться со стрессом, реализовывать свой потенциал, успешно учиться, работать и строить здоровые как семейные, так и дружеские отношения.

Перестройка мышления

В советское время разговоры о психологических проблемах если и существовали, то велись лишь приглушенным тоном и чаще всего заканчивались тревожным: “Только никому не говори!”

Любая душевная травма была сродни клейму и психиатрическому заболеванию (что на самом деле не так), а сама психиатрия ассоциировалась не с медициной, а с карательными методами. Фраза “карательная психиатрия” в СССР было частью повседневной, хотя и неафишируемой реальности. Идеологически неудобных граждан могли принудительно помещать в психиатрические больницы, где им ставили диагнозы вроде “вялотекущей шизофрении” или “параноидального развития личности”. Практика была распространена повсеместно, в том числе и в советском Казахстане.

Талгарская психиатрическая больница. Фото размещено на сайте Сахаровского центра в разделе “Фотодокументы по истории инакомыслия – места заключений, где содержались политзаключенные”. Источник: Museum.sakharov-center.ru

С началом перестройки масштабы карательной психиатрии начали постепенно снижаться. В 1988 году власти СССР выпустили приказ “О мерах по дальнейшему совершенствованию психиатрической помощи”, однако глубокое недоверие к психологии и психиатрии уже укоренилось. Боязнь попасть “на учет”, получить клеймо “психически больного” и тем самым испортить карьеру или личную жизнь никуда не делась у советских граждан и после распада страны. Казахстан не стал в этом смысле исключением.

“В сознании казахстанцев закрепилось представление о психиатрических учреждениях как о местах изоляции и насилия, – объясняет социолог Айнур Садвакасова. – Считалось, что любые психологические проблемы могли привести к социальному отчуждению или, что еще хуже, к принудительному лечению. Страх перед этим был настолько силен, что его последствия у более старшего поколения мы можем замечать и сегодня”.

В конце 80-х отношение к сфере психологии и психиатрии еще не поменялось ментально, но уже происходили сдвиги в научном сознании. До этого в советском Казахстане не было образовательного учреждения по подготовке психологов, диплом по этой специальности можно было получить лишь в МГУ или в ЛГУ (сейчас – СПбГУ). А в 1988 года в КазГУ (сейчас – КазНУ имени аль-Фараби в Алматы) открылось первое отделение по специальности “психолог”. Считается, что это в первую очередь заслуга Кубигула Жарикбаева, старейшего психолога и историка психологии Казахстана. То, что решение о выпуске “своих” психологов назрело, подтвердилось во время первого же набора.

“У нас был очень большой конкурс. Тогда в МГУ был конкурс 30 человек на место, а у нас было 25”, – вспоминает Анна Поздеева, которая сейчас и сама преподает. 

Какое-то время наука шла отдельно от реальной жизни, поскольку Казахстану было в этот момент не совсем до психологии. Обычно потребности, желания и стремления у человека формируются под воздействием среды с ее культурно-экономическими и политическими факторами. Проще говоря, если в стране сильные потрясения, никого не будет волновать низкая самооценка или проблемы самореализации личности. И в 90-е общество, очевидно, было в состоянии социальной и экономической нестабильности. Люди столкнулись с резкими переменами глобального масштаба – тут было не до личных заморочек. Общая страна с единым законом вдруг раздробилась, и даже родные люди могли в один момент оказаться гражданами разных стран.

Привычные ориентиры рухнули. У людей исчезло чувство стабильности, из-за экономических потрясений, как правило, сгорали еще и нажитые деньги. “Вера в светлое будущее” у многих улетучилась, в воздухе витали неопределенность и страх.

С этим страхом люди справлялись кто как мог – но сами.

“Помню, тогда чаще стали происходить самоубийства среди взрослых людей, – говорит 59-летняя Нурия Булатбекова. – Мы все не понимали, что нас ждет. Всем было тяжело и материально, и психологически, но никто из тех, кого я знала, даже не мог подумать, чтобы обратиться к психологу. Мы же были научены стойко переносить тяготы судьбы, ведь мы выросли на фильмах про Великую Отечественную. Мы читали “Повесть о настоящем человеке” про Маресьева. И мы не имели привычки жаловаться. У нас было так: надо терпеть, всем плохо. И все, мы терпели. Терпели и надеялись”.

Иными словами, у людей того времени еще не сложилось понимания о том, что есть различия между психологом и психиатром. Многие воспринимали эти две профессии как одну. К психологической помощи казахстанцы относились, скорее, как к крайней мере, к которой прибегают в случае совсем уж серьезной душевной трагедии. Типичные запросы, с которыми люди приходили к психологам в 1990-е годы, были связаны не с самооценкой, например, а с медицинскими диагнозами в сфере репродуктивного здоровья человека.

“Ко мне отправляли людей, у которых были те или иные проблемы репродуктивной сферы либо проблемы сексуального характера. Сексопатолог смотрел сохранность половой функции, чтобы человек был физиологически готов к сексуальным действиям, а я оценивала психологическую составляющую, – вспоминает клинический психолог Анна Поздеева. – Я работала с клиентами с проблемами повышенного либидо или фригидности. Плюс ко мне отправляли несчастных женщин, которые по той или иной причине не могут завести детей или, наоборот, переживали потерю ребенка. Вот такой контингент был”.

Очередь за продуктами в Центральный гастрономАлматы, 1993 год. Источник: кадр из видео на Youtube-канале Даурена Меркеева

Поздеева после окончания вуза работала в Центре планирования семьи в Акмоле (сейчас – Астана). Тогда это было самое инновационное учреждение подобного типа: психолог работал в тесной связке с врачами – гинекологами, сексопатологами, репродуктологами, генетиками. Люди приходили с конкретными диагнозами, а обращение к психологу было рекомендовано в качестве дополнительной, поддерживающей помощи. Психолог помогал справиться с внутренней надломленностью человека, восстанавливая его желание жить, поддерживал эмоциональное состояние пациента и предотвращал развитие более тяжелых форм расстройств. Проще говоря, помогал не сойти с ума. Обращение к психологу при этом часто происходило не по инициативе самого клиента, а по направлению медицинского специалиста. Например, женщину, которой гинеколог ставил диагноз “бесплодие”, сразу же направляли к психологу, чтобы она получила эмоциональную поддержку и снизить риски развития депрессии или суицидальных мыслей. Таким образом, психологическая помощь воспринималась как часть медицинской поддержки, а не как самостоятельный инструмент личностного развития или самопознания, как к этому все привыкли сегодня.

Конечно, люди не с физиологическими, а с душевными расстройствами тоже могли обращаться за помощью к психологам, и часто в 90-е они как раз и шли к ним, а не к психиатрам. Страх, напомним, никуда не делся, поэтому многие люди, испытывающие диссоциацию, приступы сильной тревоги, панические атаки, навязчивые негативные мысли, нежелание жить, предпочитали идти к психологу, которого воспринимали как менее “страшного” специалиста, который не закроет их в “психушке”. Психолог в таких случаях являлся, по словам Поздеевой, “буфером”, который смягчал страх человека перед психиатром, а иногда даже спасал от стационарного лечения в психиатрической клинике, с его уколами и таблетками.

“Я очень запомнила одну мою клиентку, – говорит Поздеева. ­­– Молодая девушка, 20 лет, с сильнейшей диссоциацией. Она зашла ко мне в кабинет – а у меня еще дверь такая стеклянная была, и я говорю: “Присаживайтесь, я вас слушаю”. А она мне говорит: “Вы думаете, я здесь? Нет, я стою за дверью и подглядываю, как мое тело сидит и разговаривает с вами”. Это диссоциация, шизоподобное состояние. Сейчас я бы ее не “взяла”, а сразу отправила в психиатрическую клинику”.

Выяснилось, что в детстве пациентка Поздеевой подверглась сексуализированному насилию (хотя тогда так не говорили). И, несмотря на сложность случая, специалист занималась с ней в течение полугода, и в результате девушка не только смогла вернуться к социальной жизни, но и начала выстраивать отношения. Поздеева поняла, что прогресс достигнут, когда пациентка пришла к ней со своим парнем и пригласила ее на свадьбу.

За счет этих двух потоков – перенаправленных от других коллег пациентов и людей с улицы, чьи диагнозы были близки к психиатрическим, – работы у тогдашних психологов было невпроворот. “Редко когда можно было даже чай попить”, – вспоминает Поздеева. Психологическая помощь в 1990-е годы при этом не касалась тем самопознания, личностного роста или профилактики эмоционального выгорания. Запросов вроде “помогите мне реализовать свой потенциал”, “я достиг всего чего хотел, но не чувствую счастья” или “я не знаю, как выйти из зоны комфорта” попросту не существовало в лексиконе клиентов. Психологическая помощь в Казахстане выполняла в первую очередь дополняющую и поддерживающую функцию и не была направлена на развитие личности или работу с запросами “благополучных” клиентов, как это происходит сегодня.

Развиваемся потихоньку

В начале нового тысячелетия ситуация в стране после бурных 90-х стабилизировалась. Период дефицита товаров сменился изобилием, появились новые возможности для бизнеса и развития, и люди стали чувствовать себя увереннее. Одновременно с этим возникла необходимость адаптироваться к новым условиям: рыночная экономика, частная собственность и конкуренция требовали от граждан новых навыков и иного типа мышления.

В образовательной системе республики в ответ на эти вызовы стали происходить изменения. Так, в 2001 году по инициативе Сары Назарбаевой в некоторых казахстанских школах в виде эксперимента был введен предмет “Самопознание”. Целью предмета было помочь детям развивать внутренний мир, учиться осознавать свои эмоции и понимать эмоции других, а также формировать собственные нравственные ценности. С 2010 года “Самопознание” стало обязательным предметом во всех школах страны, но спустя 12 лет Министерство просвещения решило перевести его в разряд факультативных дисциплин, чтобы снизить учебную нагрузку на школьников.

Параллельно с этим в школах Казахстана начали вводить в тестовом режиме предмет под названием “Валеология”. Она была направлена на формирование у учащихся знаний о теле и навыков здорового образа жизни. Однако уже в период своей апробации внедрение валеологии – из-за попыток вместе со здоровым образом жизни интегрировать сексуальное образование для подростков – вызвало сопротивление со стороны как старых педагогов, так и консервативно настроенной общественности и депутатов. Какие-то вещи из валеологии в конечном итоге перетекли в факультативное “Самопознание”. Там же оказались и навыки, позволяющие изучать свое психологическое состояние.

В это же время работа по оказанию психологических услуг среди взрослых начала приводить к формированию некоего подобия рынка. В городах Казахстана стали появляться частные психологические центры, проводились тренинги по личностному росту, по “уверенности” и “риторике”. Люди стали стремиться к духовному развитию. На эту почву легло еще и бурное развитие сетевых компаний.

59-летняя Нурия Булатбекова в прошлом была одним из первых дистрибьюторов одной  сетевой компании в Казахстане. Она утверждает, что ее мышление “резко изменилось” именно благодаря тем занятиям, которые проводили эти компании для своих партнеров. Нельзя отрицать, что эти компании не только предлагали продукты, но и активно обучали своих дистрибьюторов навыкам личностного роста, самоорганизации и позитивного мышления. Правда, порой это приводило к прямо противоположным результатам и психическим расстройствам уже у самих “сетевиков”.

В начале 2000-х в Казахстане психологические услуги как отдельная сфера только начинали набирать популярность. Обращение к психологу перестало считаться пугающим, но было все еще чем-то необычным, и многие люди испытывали скепсис или стеснение по этому поводу. Тем не менее постепенно ситуация начала меняться.

Сессии с психологом в то время чаще всего проходили в частных кабинетах или в небольших психологических центрах. Психологи предлагали индивидуальные консультации, парную супружескую терапию, но и групповыми тренингами личностного роста не брезговали. Они в итоге и пользовались наибольшим успехом в паре с личными консультациями. К терапии для целой семьи люди привыкали куда дольше.

В 2008 году 30-летняя бухгалтер крупной компании в Алматы Айгуль Сабитова прочитала в одном популярном журнале письмо читательницы и ответ штатного психолога издания, а чуть позже увидела рекламу сеансов психолога в бегущей строке по телевидению.

“Мой муж даже слышать об этом не хотел, не говоря уже о том, чтобы пойти со мной. Он сказал, что не собирается позориться, и поэтому я пошла сама втайне от него”, – рассказывает Айгуль.

На первой консультации ей было неловко: Сабитова вспоминает, что чувствовала себя глупо и “не знала, как сказать чужой женщине о том, что на душе”.

“Но психолог как-то смогла меня разговорить и вытянуть из меня много того, о чем я никому не могла сказать. После первой сессии я как будто бы впервые за всю жизнь выговорилась и наплакалась, и мне стало легче”, – признается Айгуль.

Собственно, это для многих тогда казалось еще странным и неестественным: нужно прийти к незнакомому человеку, заплатить деньги и рассказывать о самых личных переживаниях. В казахстанской (а кроме того – и в советской) культуре было принято обсуждать проблемы с близкими или друзьями, а не с посторонними. Психологи того времени тоже вспоминают, что им часто было трудно установить доверие с клиентами. Люди приходили на одну-две сессии и больше не возвращались, потому что не чувствовали себя комфортно в такой обстановке. Особенно сложно было говорить о семейных отношениях или детских травмах – темы, которые традиционно считались табу.

“Чтобы преодолеть эти барьеры, психологи того времени как раз и начали разрабатывать тренинги, которые в основном накачивали людей чувством позитива и не требовали глубокого самораскрытия”, – говорит гештальт-терапевт Айдар Нурмухамедов.

Такие мероприятия в основном имели познавательный и обучающий характер и были направлены на развитие уверенности в себе, управление временем и другие навыки, не затрагивая при этом болезненные темы. Это, уверен Нурмухамедов, помогло людям постепенно привыкнуть к идее психологической помощи и начать воспринимать ее как нормальную часть жизни. 

Психологи и психотерапия были не единственными способами, благодаря которым человек в нулевых мог копаться в себе. На прилавках книжных магазинов активно стали появляться книги зарубежных авторов, которые мотивировали людей на успех и стремление к лучшей жизни.

“В эти годы в Астане открылся целый магазин с говорящим названием “Путь к себе” – это был источник утоления информационного голода людей, желающих не просто познать себя, но и изменить свою жизнь”, – считает Нурмухамедов.

Сетевик Булатбекова добавляет, что из-за бурного развития ее профессии особую популярность приобрели книги вроде “Думай и богатей” Наполеона Хилла, “До встречи на вершине” Зига Зиглара и “Измени мышление и ты изменишь свою жизнь” Брайана Трейси.

Страстью сетевиков к саморазвитию психологи пользовались для саморекламы.

“Чтобы найти клиентов, я давал рекламу своих услуг через объявления в газетах, на местном телевидении, раздавал визитки, а еще я ходил и предлагал свои услуги разным торговым организациям и сетевым компаниям. Постепенно они меня стали рекомендовать другим”, – вспоминает психолог Нурмухамедов.

Увеличивающееся количество психологов в стране привело к тому, что в стране появились первые профессиональные объединения вроде Национальной ассоциации психологов Казахстана. Параллельно началось формирование законодательной базы, регулирующей правила деятельности психологических служб в различных государственных сферах. Правда, закон об утверждении профессионального стандарта психологической и социальной работы был принят только в 2019 году. Но из-за того, что психологи стали появляться везде – в школах, детских садах, больницах и даже тюрьмах – сам факт их существования стал частью общественной нормы.

Фото пресс-службы МЧС РК

Какие-то проблемы

С развитием интернета и социальных сетей в теме ментального здоровья произошел настоящий прорыв – в том числе и в Казахстане. Появились тематические сообщества о психологии и групповые чаты поддержки. То, о чем раньше говорили шепотом, стали обсуждать онлайн открыто, пусть и под анонимными никами на интернет-форумах. В “мамских” группах разбирали детские истерики и родительское выгорание, на форумах просили совета, что делать при апатии или тревожности перед экзаменом. Появились и первые блоги психологов, где они впервые начали говорить об уверенности в себе, здоровых отношениях и личных границах. Все эти вопросы стали доступными и понятными, так что люди волей-неволей начали интересоваться: а как у них самих с этими вопросами?

К 2010-м в Казахстане окрепло и профессиональное психологическое сообщество. Однако сразу возникли системные вопросы, в том числе правовые. Не существовало четкой юридической границы: кто может оказывать именно психотерапевтическую помощь, какие методы допустимы, и кто вправе себя называть не психологом, а именно психотерапевтом.

Специалисты работали по-разному: кто-то развивался в направлении гештальта, кто-то шел в сторону когнитивно-поведенческой терапии, психоанализа или телесно-ориентированных практик. Модальности выбирали по зову сердца и проходя обучение у российских или европейских специалистов, участвуя в международных супервизиях (наставничествах) и ища единомышленников. Это привело сначала к появлению неофициальных сообществ: кружков, чатов, групп, где коллеги обсуждали какие-то интересные случаи из практики или рекомендовали друг другу профильную литературу.

Позже появились и первые профессиональные ассоциации. Стало обычно практикой устраивать конференции и конгрессы, на которые съезжались психологи со всего СНГ. В таких мероприятиях принимали участие не только практикующие специалисты, но и руководители вузов и колледжей, общественные деятели и ученые-практики.

“Мы тогда впервые почувствовали, что не одни. До этого все было будто кустарно: кто как мог, тот так и работал. А тут – коллеги, дискуссии, живая наука”, – вспоминает Айдар Нурмухамедов об одном из первых казахстанских конгрессов по психологии, который прошел в 2013 году в Шымкенте.

Но при этом регулирование профессии и даже понимание ее со стороны государства как таковой находилось на крайне низком уровне. В 2014 году произошел показательный скандал: гештальт-терапевту Надежде Шерьяздановой запретили практику по формальной причине – из-за отсутствия медицинской лицензии. Клиенты, включая активистку с дипломом психолога Санию Звереву, встали на ее защиту: Зверева даже объявила голодовку и пикетировала здание Минобразования, требуя признания прав немедицинских психологов.

“Я пытаюсь доказать, что психотерапевты в нашей стране имеют право работать, не имея медицинского образования. Оно необходимо только для психиатров. Понимаете, если сейчас смириться, то всем психологам запретят работать”, – заявляла Зверева СМИ.

Даже сами профильные ведомства – Министерство образования и Министерство здравоохранения – давали противоречивые ответы: одни утверждали, что диплом психолога дает право на консультирование, другие ссылались на законы, которые трактовали психотерапию исключительно как медицинскую услугу, требующую соответствующее образование. Психологическое сообщество решило: без регулирования дальше двигаться невозможно. В том же году зазвучали первые предложения создать отдельный госорган для контроля психологической деятельности (министерство, департамент, комитет) по подобию того, как это происходит, к примеру, у медиков или юристов. Психологи во главе с той же Шерьяздановой даже направили письмо руководству страны, предлагая ввести аккредитацию и утвердить этические стандарты в профессии. Но как это сделать и кто должен этим заниматься, не понимал никто.

К концу десятилетия о темах, связанных с ментальным здоровьем, заговорили вообще все медиа. В женских журналах стали писать о послеродовой депрессии и эмоциональном выгорании матерей, на информационных порталах – о панических атаках и тревожном расстройстве у горожан. Стали появляться статьи-подсказки: “Как справиться со стрессом?”, “Куда обращаться при депрессии?” Даже в сухих информационных сводках стали указывать, что пострадавшим “оказана психологическая помощь” – раньше про это не писали. В новостях регулярно начали фигурировать комментарии психологов: про конфликты на дорогах, про буллинг в школе, про страхи во время экономических кризисов.

В стороне от новой “психокультуры”, по наблюдениям экспертов, осталось лишь старшее поколение казахстанцев. Психоаналитик Анна Кудиярова рассказывала, как однажды объявила акцию: пригласила людей старше 70 лет на групповой тренинг за символическую плату в размере 1000 тенге – и почти никто не пришел. Зато молодые семьи с детьми, студенты, люди в возрастной группе 25–45 лет начали активно интересоваться тренингами личностного роста и семейными консультациями. Но совсем нормальной частью жизни психологи стали для молодежи (те самые “зумеры”). “Интерес у детей активный, их много в нашем центре, и они очень грамотные. Дети знают, что такое “чувство”, и могут сказать: “Мама, мне на душе плохо, найди мне психолога”. Этому нужно радоваться, поскольку они уже знают, что перед тем, как что-то сделать, нужно посоветоваться с психологом, и не пойдут на дурные поступки”, – рассказывала Кудиярова еще в 2019 году.

Результаты исследования 2019 года. Источник: Kisi.kz

То, что в тот период у казахстанцев стало формироваться более осознанное отношение к ментальному здоровью, подтверждают и цифры. Согласно опросу, проведенному Казахстанским институтом стратегических исследований (КИСИ) в том же 2019 году, каждый третий житель страны старше 18 лет был готов обратиться за помощью к психологу. Каждый пятый заявил, что сделал бы это сразу при необходимости, а примерно каждый десятый хотел бы обратиться, но сдерживался из-за страха быть непонятым или осуждаемым обществом. При этом лишь пять процентов опрашиваемых уже имели опыт обращения к психологам, а почти половина все еще считала, что может справиться с проблемами самостоятельно. Правда, лишь чуть немногим больше шесть процентов респондентов признались, что не верят в психологическую помощь вовсе.

Результаты исследования 2019 года. Источник: Kisi.kz

Опрос также показал, что почти половина респондентов считает необходимым обеспечить доступность психологов по месту жительства. Все это говорило о растущем спросе на квалифицированную помощь и все большей открытости общества к теме внутреннего состояния человека. Речь уже шла не о моде, а о реальной, живой потребности.

То, что еще недавно казалось чем-то “не для всех”, сегодня звучит буднично. Слова “у меня сессия с терапевтом” перестали вызывать недоумение и стоят в одном ряду с привычными “иду на маникюр” или “в спортзал”. Психотерапевт – больше не прерогатива избранных, а один из способов держать себя в балансе. Теперь люди, наоборот, хотят делиться своим опытом обращения за помощью.

Поднимать темы ментального здоровья открыто стали и известные блогеры, музыканты, актеры и даже бизнесмены. Они публично делились, через какие душевные сложности им пришлось пройти. О собственных панических атаках рассказывали в интервью артисты, а популярные ведущие заводили блоги о том, как они справляются с тревогой. Благодаря этому у рядовых подписчиков снизился страх перед первым визитом к психологу: когда даже кумиры не стесняются говорить о походах к терапевту, это разрушает табу. Все это постепенно сформировало понимание, что психолог – такой же специалист, как врач или учитель, к нему спокойно можно обратиться за советом.

Бум интереса к психологии привел и к обратной тенденции: на рынок вышло множество “псевдоспециалистов”. В отсутствие четкого регулирования и на волне спроса появилось множество “Instagram-психологов” и гуру самопомощи, чья квалификация ограничивалась краткосрочными курсами. Такие люди активно привлекают клиентов, обещая за пару сеансов решить все проблемы. Определить их обычно не трудно, в основном они преподают короткие курсы за круглую сумму, где используют в качестве инструментов не только психологию, но и эзотерику, “силу вселенной” и “духовное успокоение”. У таких “специалистов” имеется куча разных сертификатов, оконченных курсов и, конечно же, огромная армия выпускников, которые в кратчайшие сроки побороли все проблемы и теперь могут сами лечить других людей, основываясь на своем опыте обучения у своего “гуру”. На сонм таких “психологов” обратил внимание даже Президент. Выступая на четвертом Национальном курултае Касым-Жомарт Токаев заявил, что в стране развелось немало коучей, “учащих жить” всех подряд и наживающихся тем самым на доверии граждан.

Собственно, уже в 2019 году депутаты заговорили о необходимости законодательно защитить граждан от псевдопсихологов. Закон о психологической деятельности тогда еще не был принят, но публичные дискуссии свидетельствовали, что обществу небезразлично, кому доверять свои ментальные проблемы. Да и само профессиональное сообщество вроде как было не против наведения порядка.

В 2024 году в Казахстане как раз начали обсуждать законопроект, который, по замыслу, авторов будет регулировать правила и стандарты для работы психологов в Казахстане. Его содержание доподлинно неизвестно, но психологи все равно занервничали.

“Почему раньше не регулировали психологию? – говорит Анна Поздеева. – Это очень большая проблема, что до сих пор нет государственного органа, который отвечал бы за эту отрасль. Если примут этот закон, кто будет курировать его исполнение, кто будет следить за соблюдением всех норм? Главной целью контролирующего органа в идеале должна быть поддержка психологов, а не наказание за отсутствие соответствующих бумаг”.

У представителя Международной ассоциации профессиональных расстановщиков Любови Федоровой тоже сложилось двойственное мнение по поводу законопроекта – хотя бы из-за того, что его предложили даже не практикующие психологи, а женское крыло правящей партии.

“С одной стороны, это очень хорошо, что рынок хотят урегулировать и, так сказать, помочь людям в выборе хорошего специалиста, но, с другой стороны, основа нашей профессии именно практика, а не теория. Законопроект оказался “сырым”: в нем мало учтены реалии современной практики. Например, как будут оценивать специалиста, который работает по авторским методикам, не подпадающим под лицензии? В психологии так-то более 30 научных направлений и более 300 прикладных подходов, которыми пользуются практики”, – недоумевает Федорова.

По данным Минздрава, на конец 2024 года в Казахстане находилось 17 центров психического здоровья, 80 первичных центров при городских поликлиниках, 206 кабинетов в селах, а также 103 молодежных центра здоровья. В структуре Республиканского центра психического здоровья работает Психологическая лаборатория, а по всей стране функционирует единая информационная служба. Психологическая помощь оказывается как в рамках обязательного социального медицинского страхования, так и через государственные программы, направленные на защиту детей, профилактику суицида и борьбу с зависимостями. По данным Минздрава, в 2024 году в стране зарегистрированы 1343 психиатра, 31 психотерапевт и 302 психолога. Частная практика в области психического здоровья требует соблюдения условий лицензирования, если включает медицинские услуги.

Тем не менее даже такое количество специалистов и растущей моды на получение образования в этой области не дает гарантии в получении качественных услуг. Можно сказать, что ментально общество уже созрело для проработки своих проблем. Осталось решить проблемы самих психологов.  

Об авторах: материал подготовили студенты выпускного курса Международной школы журналистики Maqsut Narikbayev University Айсулу Алтайбекова, Малика Ибрагимова, Ануар Ерекеш под менторством научного руководителя Вячеслава Половинко.

Читайте также: 

“Нейросети и душа: может ли ChatGPT заменить психолога”

“Не любят говорить о проблемах, но мы считываем все”. Психолог о работе со спасателями Казахстана”